      |
«Никогда – слишком длинное слово…»
Д. Р. Р. Толкиен «Возвращение Государя»
Солнце еще не встало, море лежало внизу у подножия скал, как расстеленный на земле, серый эльфийский плащ. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь слабыми всплесками прибоя. На дымчатом небе постепенно гасли серебристые звезды. У края скалы над морем можно было заметить неподвижно сидящую фигуру. Стройный светловолосый юноша сидел, уткнувшись лицом в колени, погруженный, то ли в дрему, то ли глубоко задумавшись, в своих светло–серых одеждах почти сливаясь с окружающим, мирно спящим миром. Но вот небо на востоке зарозовело, легкие облака окрасились во все оттенки розового и красного, а море из темного серого стало вдруг голубовато–зеленым. Юноша поднял голову и теперь смотрел на занимающийся рассвет. Проснулись и загалдели чайки. Новый день над благословенным Валинором вступал в свои права. «Чайки, чайки, что вы снова бередите мне душу? Я достиг заветных заокраинных земель, я пришел в страну куда стремился, о которой мечтал, которая снилась мне. Ради которой покинул отца, друзей, родные края. Отчего же я не обрел здесь ни счастья, ни покоя, ни радости?» Из–за моря выкатился огненно–золотой шар восходящего солнца, мир вокруг сразу же обрел многообразие красок. Зазеленел бархат травы, небо оделось яркой лазурью, а море – пронзительной синевой. «Оно, как глаза моего отца, когда он смеется – подумал Леголас, – вот только смеется ли он теперь? Почему ночь за ночью я вижу его стоящим у окна, как тогда, он смотрит мне вслед, а я ухожу в туман все дальше и дальше, мучительно хочу оглянуться и не могу, что–то не пускает, держит. Я прихожу сюда каждый день, встречаю солнечный восход и в этот час, мне кажется, я ближе к родному Средиземью. Я долго боролся с этими мыслями, гнал их от себя, но я изнемог в этой борьбе». Своим чутким эльфийским слухом Леголас уловил сзади чьи–то шаги, и многолетняя реакция воина заставила его резко вскочить на ноги, обернуться и потянуться за спину за оружием. Но рука встретила лишь складки плаща, а перед ним стоял отнюдь не враг. «Леголас, все войны для тебя закончились много лет назад, пора бы избавится от привычек тех времен» – с мягким укором произнес Элронд. «Прости, – Леголас вежливо поклонился, – я стараюсь». Некоторое время оба молчали. Леголас догадывался, по какому руслу пойдет дальнейшая беседа, и не спешил начинать, а Элронд подбирал слова для очередного нелегкого разговора, ибо легких разговоров у него с Леголасом, в последнее время, не получалось.
* * *
«Нет, я всегда говорил, эти эльфы сами не знают, чего хотят. Вечно прошлое им милее настоящего, даже здесь, в Валиноре. Ох, странный народ, а Леголас самый странный из эльфов. Все твердил: хочу за море, хочу за море, все мне надоело. Приехали. Жить бы да радоваться, ни тебе орков, ни людей с их вечными проблемами. А красота-то какая, уж на что я – гном, и то от здешних лесов на сердце легко и радостно, куда до них Трандуилу с его замшелым царством, ан нет, елей, видите ли, голубых здесь нет и листья на кленах не краснеют. А чего им краснеть, лето всегда, и хорошо, что лето, вспомнил бы лучше как в ихнем Лихо…, тьфу, Эрин Ласгалене осенью по грязи шлепал под холодным дождем или зимой проваливался в сугробы. Элронд с Келебриан носятся с ним, готовы все дня него сделать. А он? Ах дома, ах дома… А что дома? У отца в замке ковры давно не выбивал? То ли дело хоббиты, вот милые ребята, всегда у них весело, всегда приятно, трубочку выкурить, стаканчик пропустить. А уж, что Сэм в саду выращивает, цветы – глаз не оторвать. Ромашки вырастил, хотел Леголасу приятное сделать, чтоб, значит как дома, а тот, увидел, в лице переменился. Элронд уже с порога стал предупреждать, только не заводите разговоров о Средиземье. А что не вспомнить, не каждому такая доля выпадает, как нам. Нет, воистину, странный народ эльфы!» – так рассуждал про себя Гимли, неспешно шагая к дому Галадриэль. Его златокудрая Владычица, его утренняя звезда. Дурак Леголас, сколько раз он звал его с собой, но эльф только отводил глаза и всегда находил предлог не переступать порога дома бывшей хозяйки Кветлориэна.
* * *
Леголас задумчиво бродил у кромки воды, теплые спокойные воды ласково касались его босых ног, морской ветер играл прядями пепельно-белокурых волос. После разговора с Элрондом осталось, как обычно, чувство вины. Действительно, его судьба, казалось, изначально связана с лесными эльфами и он должен был разделить их участь – остаться в Средиземье и принять, очевидно, не самый завидный жребий жизни эльфа в эпоху людей. Но он стал одним из Хранителей, это дало ему право уплыть в Аман. Так, во всяком случае, Элронд трактовал пророчество Галадриэли. Разве жить здесь, в Валиноре не было твоей мечтой? Отринь сомнения и гордись своей участью, и твой отец будет только рад за тебя. Твои друзья сложат о тебе песни и легенды. А печаль и грусть о невозвратном? Разве не были они извечными спутниками эльфов, разве не из этих светлых грез рождались лучшие стихи и сказания? Вся древняя мудрость здесь открыта тебе, учись, внимай, и сумеешь взглянуть на мир другими глазами. Наконец, сколько прекрасных девушек рады твоему обществу. Неужели нет среди них ни одной, любовь которой заполнит пустоту в твой душе? Сегодня он ничего не ответил Элронду, выслушал все и попросил позволения побыть одному, от споров он устал, но забыться и думать о чем–то другом тоже не мог.
«О, светлая Элберет! Сколько раз я пытался открыть эти другие глаза, открыть и увидеть здешний мир во всей его блистающей красе и благодати, воспринимать каждый день жизни здесь бесценным подарком, как это делают Гимли, хоббиты, Гендальф, ты Элронд. Ты ведь знаешь, как никто другой, я корпел над древними рунами, пытаясь прочесть в них свое предназначение в этой благодатной земле, я научился слагать песни, играть на арфе и лютне, я в совершенстве овладел квенийским наречием и умением говорить витиеватые комплименты здешним красавицам. Я ловлю на себе их благосклонные взгляды, и, уж поверь, не раз искал покоя и радости в их объятиях. Но я так и не понял для чего и зачем я здесь. Элоронд, я не в силах обманывать ни тебя, ни себя. Я хочу вернуться в свой Эрин Ласгален. И будь, что будет. Не знаю, кто и где ошибся, я сам или Галадриэль, но не здесь моя судьба».
* * *
Красные плетистые розы бросали розоватую тень на белоснежные стены, журчал фонтан, орошая капельками воды чашечки лилий в бассейне. Белые лилии на голубой воде, словно звезды на вечернем небе. Моя звезда, моя Арвен. Элронд тряхнул головой, отгоняя ранящие воспоминания, которые иногда прорывались сквозь щадящую завесу времени. Но услужливая эльфийская память подсовывала другие, не столь печальные, но порой заставлявшие его сомневаться в собственной правоте: Элронд сидел в своем кабинете в Имладрисе, обдумывая, предстоящий Совет, когда ему доложили, приехал сын лихолесского короля. Леголас? Но почему не сам Трандуил? Неужели и на сей раз давняя неприязнь к Ривенделлу взяла верх над суровой необходимостью вместе подумать над судьбами Средиземья? Хотя Элронд и сам недолюбливал лесного короля, но на мудрость последнего можно было положиться. По лицу вошедшего Леголаса Элронд понял, что–то случилось и весьма серьезное, сын Трандуила выглядел бледным и усталым, а обведенные кругами голубые глаза свидетельствовали, спать ему не приходилось уже несколько дней.– Я рад видеть тебя в своем доме, Леголас, но почему не приехал твой отец?
– Достопочтимый Элронд, король и повелитель Эрин Ласгален, – лихолесский принц тщательно подбирал слова, – просит извинить его за отсутствие, но десять дней назад целое полчище орков атаковало нас безлунным вечером. Мой отец был ранен в этой стычке. Жизни его ничто не угрожает, но сесть на коня он не может.
–Что?! – Элронд поднялся из–за стола.
– К сожалению, это еще не все. Сражались все, кто мог держать оружие. С пленником, которого привел Арагорн, остался лишь один страж. Когда к утру мы выбили орков из леса оказалось, что стражник убит, а пленник исчез. Мы проследили его следы, они вели в сторону Дол–Гулдура, но преследовать было нам уже не под силу.
«Это называется две новости – одна плохая, другая очень плохая» – подумал Элронд. Но вслух произнес:
– Чего тогда стоит твой Передовой отряд, Леголас? «Золотая молодежь Лихолесья»? Компания мальчишек, думающая о развлечениях? А ты сам? Ты наследник лихолесского трона, пора бы уже … повзрослеть, понимать, к чему обязывает тебя положение. Каким же королем ты станешь, если вдруг… Разве так сложно было догадаться, что нападение затеяно ради этой мерзкой твари – Голлума.
Леголас вздрогнул от этих резких слов, словно от пощечины.
– Гендальф просил нас не быть слишком… строгими. Пленник выглядел, таким жалким и безобидным, мы даже ловили для него рыбу.
«О, Эру! Рыбу они ловили, рыболовы», – Элронд едва сдержался. Его серые глаза блеснули холодным стальным пламенем.
– Завтра Совет, ты будешь присутствовать на нем вместо отца. Рассказывать о бегстве Голлума придется еще раз, теперь уже всем. И постарайся быть достойным представителем своего королевства. Кстати, ты уверен, что твоему отцу не нужна помощь?
Впервые за все время разговора принц поднял свои, похожие на весеннее небо, глаза
– Отец учил меня обряду врачевания, раньше я не делал этого, но сейчас смог. Все получилось.
– Хорошо, это самое отрадное из всего сказанного тобой, – кивнул Элронд, давая понять, что разговор окончен. Леголас молча поклонился и вышел. Что толку было оставлять его на Совет? Чтобы все услышали, как опозорилось Лихолесье? Да и дома он был нужен, но… Но Элронд предчувствовал или предугадывал решение Совета, а Леголас был отважным и опытным воином, великолепным стрелком, легкий и дружелюбный характер без туда позволял ему ладить буквально со всеми. Кроме того, лихолесский принц не имел честолюбивых и властных устремлений даже в отношении собственного королевства, довольствуясь своим положением скорее первого среди равных, чем наследника трона. Словом, на роль Хранителя подходил идеально, а желание загладить промах и спасти честь Лихолесья не оставляло Леголасу другого выбора.
В то трудное время Элронд не мучился сомнениями, считая, что общая цель вполне оправдывает средства достижения. Но сейчас… Здесь, в Валиноре, Элронд изначально опекал сына своего давнего союзника и родича. Их с Келебриан собственные дети были далеко, а Леголас, несмотря на непростые отношения Элронда с Трандуилом, всегда нравился владыке Ривенделла и его появление в качестве члена семьи в доме Элронда разумелось само собой. Казалось, все должно было быть хорошо, но Леголас никак не мог найти себя в здешнем тихом, размеренном и благополучном мире и страдал от этого.
Почему так случилось? Ответа на этот вопрос Элронд не видел, но к размышлениям о собственной роли в судьбе Леголаса возвращался снова и снова.
– Хороша благословенная земля, где все, похоже, сегодня предаются печали, – раздался рядом знакомый голос. По ступенькам террасы поднимался Гендальф.
– Я видел Леголаса на берегу, отрешенного и грустного, теперь и тебя, Элронд, нахожу таким же. Что происходит?
* * *
«Хочу вернуться» – от этой мысли, вдруг ставшей совершенно ясной и четкой, Леголас даже опустился на песок. Наконец–то он набрался смелости признаться себе самому. Хочу вернуться. Но как? Можно ли возвратится из земель, вынесенных волей Валар за пределы мирозданья?
– Валинор – не тюрьма, а возвратится нельзя только из палат Мандоса – прозвучал глубокий и мелодичный голос совсем близко. Вскочив на ноги, Леголас готов был поклясться, чем угодно, что не слышал шагов, а берег мгновение назад был совершенно пустынен. Стоявший перед ним был высок и статен, длинные волосы и окладистая борода – настолько светлыми, что, даже, отливали голубизной, из под густых бровей на Леголаса смотрели проницательные синие глаза, но взгляд их не был строгим, хотя от всего облика незнакомца веяло величием и суровостью, а скорее изучающим, наблюдающим. Так бывало смотрел отец, во время тренировок или состязаний Передового. «Нет! – Леголас провел рукой по лицу, – прав Элронд, так недолго и свихнуться».
Легкая усмешка тронула губы незнакомца, чужие мысли явно не представляли для него секрета, но взгляд остался серьезным и даже стал каким–то сочувствующим.
– Расскажи, как произошло, что ты оказался здесь, в Валиноре – первым нарушил молчание незнакомец, сдается мне, кто–то вольно или невольно вмешался в твою судьбу. ?
* * *
Гендальф и Элронд медленно шли по аллее сада. Солнце уже перевалило за полдень, но под сенью раскидистых кленов и лип царила приятная прохлада.
– Скажи, Элронд, верно ли мне всегда казалось, что Галадриэль и Трандуил
не жаловали друг друга.
– Ну, это мягко сказано. Там все сложнее. Галадриэль была влюблена в Трандуила.
У людей это называется «как кошка». Его женитьба на Элерриан была для Владычицы горем. Думаю, она отдала бы свое кольцо за право стать королевой Лихолесься. Только вот Трандуил никогда не шел против самого себя. Однажды, это было уже после смерти Элерриан, я был в Лихолесье на Осеннем празднике. Кажется, это был вообще первый праздник, который Трандуил устроил после смерти жены, мы все тогда приехали: Келеборн, Галадриэль, мы с Келебриан и детьми. Но ты знаешь, я не поклонник шумных празднеств, а в Лихолесье это всегда с утра и до утра. Бродя по саду, впрочем, где у Трандуила кончается сад и начинается лес, сказать не может никто, я вышел к ручью и устроился на берегу в тени какого–то кустарника. И тут пришли они, я поздно заметил, а сначала и вовсе не придал значения, парочка влюбленных эльфов, что мне до их секретов, а им до меня. Но это были Галадриэль и Трандуил. Если бы я мог, то очень хотел забыть, все, что она говорила, такие речи не для владычицы кольца Воды и хозяйки Лориэна. И, слава Эру, Трандуил повел себя достойно, сказал, что будет верен памяти жены, а любовь отдаст единственному сыну. И сколь ни скромен его жребий короля лесных эльфов, но это его выбор, и, кроме того, Келеборн, его кузен. Я рад, что на квенийском наречии нет, слов, которыми Галадриэль встретила эти, весьма разумные доводы. Потом она сказала Трандуилу убираться прочь, а сама еще долго сидела и смотрела на звезды. Вода донесла мне ее шепот: «Клянусь Элберет, ты, Трандуил, еще испытаешь мою нынешнюю боль, когда не смерть, не несчастье, а выбор того, кто любим тобою, разлучит тебя с ним навсегда». Элронд остановился:
– Гендальф, но не могла же она …
– Околдовать Леголаса и солгать мне, чтобы отомстить? А чего, ты считаешь, ей могло не хватить, могущества или коварства?
Элронд лишь молча развел руками.
– Зов Моря должен родится в сердце. Это не происходит по желанию, своему или чужому, для этого не нужны пророчества. Он должен стать музыкой внутри тебя, именно музыкой, а не разъедающей тоской. Это музыка влечет за собой, смягчая неизбежность разлуки с прошлым. Твоя душа становится обновленной, открытой для иной жизни. Тебя могут посещать видения и воспоминания былой жизни, но светлая печаль, окутывающая их, как туман морской горизонт, не ранит тебе сердце, не зовет назад. Любовь, дружба, долг делали твою жизнь наполненной смыслом. Но это осталось там, в Средиземье. Твои неоконченные дела, недосказанные слова, несбывшиеся ожидания. Счастлив в Валиноре может быть лишь тот, кто твердо знает, в прежнем мире все завершено и исчерпано. А разве ты можешь сказать это о себе? Леголас покачал головой:
– Не могу, желание уехать полностью подчинило меня, никаких других мыслей просто не было.
Но если кто-то вмешался в мою жизнь, кто он? И зачем сделал это? Незнакомец печально улыбнулся:
– Любовь редко может быть свободна от не самых достойных желаний и ревности, даже у эльфов. Тень чужого страстного и горького чувства коснулась твоей судьбы. Некогда одна воинственная
и могущественная эльфийская принцесса безнадежно полюбила скромного повелителя лесных эльфов из королевства где-то на севере Средиземья, у подножия Серых гор…
– Галадриэль, – промолвил Леголас, – Галадриэль и мой отец. Я должен был догадаться.
Но всегда считал эту историю наполовину сплетнями и давно забытым прошлым
– О, женщины умеют ждать и не забывать раны и обиды нанесенные их сердцу и самолюбию. К сожалению, изменить уже случившегося не дано никому. Но сейчас ты волен выбирать. Я могу сделать так, что прошлое сотрется в твоей памяти, ты забудешь свою жизнь в Средиземье, свой лес и тех кого любил и продолжаешь любить. Твоя жизнь здесь станет спокойной, не омрачаемой воспоминаниями. Или ты вернешься, как того хочешь, но никто уже не сумеет предсказать какую чашу придется тебе испить.
– Если я забуду, то отрекусь от всего, что мне дорого во второй раз. Забыть – значит предать. Да, я помню, что говорится в старинных книгах об оставшихся – они уступят людям место под солнцем и будут бродить под светом звезд и луны, удалятся в леса и пещеры и станут подобны теням и воспоминаниям. Но я готов и хочу разделить со своим народом его судьбу, сколь бы ни была она трудна, – эльф с вызовом посмотрел в синие глаза своего собеседника.
– Что ж, – улыбнулся тот, – собственно, я и не ждал от тебя другого ответа. Возвращайся. В Альквалондэ ты найдешь парусную лодку и тебе останется только поймать ветер в паруса. А я позабочусь, чтобы путь твой не был долог и труден.
– Благодарю тебя, Владыка – Леголас опустился на колено и склонил голову, он уже понял, что говорит с одним из Валаров.
– Ты честен и отважен, сын Трандуила, я рад, что у рода Орофера достойный наследник.
Леголас почувствовал легкое прикосновение к волосам на голове, а может, это был просто ветер, поднявшись с колен, он снова был один на пустынном берегу.
* * *
– Галадриэль, «светлая дева», как же ты могла опуститься до мести?
Вечерний свет падал через круглое отверстие в потолке. Посередине зала, обнесенного колоннами, прямая и величественная, словно мраморная статуя, стояла златокудрая Владычица Квэтлориена. Ее чуть сощуренные светлые глаза смотрели на Гендальфа холодно и надменно:
– Гендальф, благодари Эру, что тебе не ведома любовь. Я, Галадриэль, единственная женщина дерзнувшая открыто примкнуть к Феанору, я – обладательница кольца Воды, не устояла перед этим чувством, но была отвергнута. Мне, победившей искушение Кольцом Всевластия, не хватило сил противостоять искушению отомстить за свою непринятую любовь. Может я и достойна порицания, как принцесса, но не как женщина с любящим сердцем. Надеюсь, в отличие от тебя, у Владык Запада достанет мудрости понять это, коль скоро нам, эльфам, дарована способность любить. Леголасу я не хотела зла, кто же мог предположить, что благословенные земли Амана станут для него хуже темницы.
Стоявший за одной из колон и слышавший весь разговор Гимли отказывался поверить собственным ушам. «Надо было передушить в Пеларгире всех чаек» – почему-то вертелась в его голове единственная мысль. Гендальф ушел, Галадриэль медленно спустилась в сад и села на ступень крыльца. Закатное солнце яркими отсветами превращало ее волосы в сплошной золотой водопад. Она без труда различила шаги Гимли, столь непохожие на легкую поступь эльфов.
– Теперь, наверное, и ты Гимли, мой верный рыцарь, покинешь меня, – печально
сказала она, не оборачиваясь. Гном опустился к ее ногам: «Моя принцесса, моя утренняя звезда, разве есть у меня право судить тебя, чтобы ты ни сделала?»
– Но Леголас – твой друг.
– Друг, но ты забываешь, не поплыви он за море, и я сейчас бродил бы где-то в пещерах
Средиземья, а твоя красота не освещала бы каждый день моей жизни. Как же я могу
не быть благодарен тебе за твои чары? А Леголас? Он скоро вернется домой и, надеюсь,
еще встретит свое счастье.
– Гимли, – Галадриэль чуть помедлила, – я хочу, чтобы Леголас пришел ко мне. Нам надо поговорить.
– Значит, он придет, – твердо пообещал Гимли, – не будь я гном.
* * *
– Гимли, ты понимаешь о ЧЕМ ты меня просишь?– голос эльфа звенел от возмущения – как я буду с ней говорить, после всего… Я 120 лет торчал в Итилиене по ее милости, непонятно зачем. Хорошо… Пусть ради Арагорна. Но я все время ловил себя на том, что сижу и жду его смерти. Он же был нашим другом, представляешь, каково мне было от таких мыслей?! А здесь? Что я делал здесь все это время? Пытался занять себя чем угодно, только бы не думать о доме. Ты прав, я теперь даже думать стал на квеньи. Конечно, отец оценит… усилия Элронда. Леголас быстрыми шагами ходил по комнате. Слишком много событий произошло со вчерашнего утра. А теперь еще и это. Галадриэль. Разве он сможет поверить хоть одному ее слову?
– Послушай, – не выдержал Гимли, – во-первых, сядь, от тебя в глазах рябит, а во-вторых, хватит уже жалеть себя несчастного. Все определено, ты возвращаешься, я остаюсь. Так можешь ты встретиться с ней, в конце концов, ради меня?
«Неоконченные дела, недосказанные слова» – вспомнилось Леголасу. Нет, пожалуй, он не станет оставлять здесь вопросы без ответов.
– Прости меня, Гимли, – обернулся он к другу, – для тебя я сделаю все.
* * *
– Совсем такой же, как тогда в Галадхене, – взгляд Галадриэль скользил по стоявшему перед ней Леголасу, – дорожная одежда, волосы, кажется здесь он их не заплетал, и сам весь сосредоточенный и настороженный, одинаково готовый и к бою, и к рукопожатию.
Эльф напрягся под ее взглядом. Хватит уже копаться в его душе.
– Леголас, половину твоих мыслей мог бы сейчас прочесть даже Гимли. Они написаны у тебя на лице.
– Ты звала меня. Я здесь, но мне… мне нечего сказать тебе, Галадриэль. Она жестом пригласила его сесть.
– Ты уезжаешь, мы редко виделись и почти не разговаривали, но я захотела проститься с тобой и… просить у тебя прощения. Я знаю, что должна просить этого у твоего отца, но его здесь нет. Послушай же меня, Леголас. Мне было дано все – могущество, власть, красота. Мне поклонялись и меня боялись. Мое положение могло удовлетворить самые честолюбивые замыслы любого правителя мужчины. Не скрою, я желала власти, но в какой–то момент она потеряла для меня свою ценность. Я встретила твоего отца и поняла, что до тех пор не знала любви. Но я была не нужна ему ни со всем своим могуществом, ни сама по себе. Зачем–то я позволила этой безнадежной любви жить в своем сердце и питаться несбыточными надеждами. Пока не услышала от твоего отца твердое и ясное «нет». Мне тяжело говорить об этом, но я поклялась отомстить, отняв у него самое дорогое – тебя, Леголас. Возможно, Трандуил, что–то предвидел, ведь ты не разу не был в Кветлориэне, пока случай не привел тебя туда. Но в нашу первую встречу я ничего не могла сделать, ты был связан Братством кольца, только, когда оно распалось, я решила – теперь или никогда. Остальное тебе известно. Но даже увидев тебя здесь, когда стало ясно, мой замысел осуществлен, я не испытала ни радости, ни удовлетворения, а только пустоту. Меня утешали мысли, что я избрала для тебя благой жребий, но теперь нет даже этого.
Леголас скорее почувствовал, чем увидел, Галадриэль плакала.
– Галадриэль, ты не можешь, не должна… Прошу тебя… Гимли меня убьет, если увидит, а он наверняка где–то рядом.
Галадриэль улыбнулась сквозь слезы:
– Ты сможешь меня простить?
– Знаешь, я пришел сюда с желанием бросить тебе в лицо немало горьких упреков,
Но пока ты говорила, я вспомнил, как подаренный тобой лук не однажды спасал мне жизнь, и не только мне, а лориэнский плащ укрывал меня от ветра и дождя.
И еще, время, проведенное здесь, в Амане, не станет для меня потерянным, я многое понял, многому научился, и, наверное, смогу вспоминать его с благодарностью. А Итилиен, чаек, твое пророчество просто буду считать дурным сном, увиденным в полнолуние.
– Но что ты скажешь отцу, когда вернешься?
– Что скажу? Правду. Я соскучился.
– Подожди, – Галадриэль остановила, направившегося к двери Леголаса, – мне кажется, тебе недостает чего–то. Подойди сюда. На низком резном столике лежали лук светлого дерева и колчан с длинными серебристыми стрелами. По рукояти лука вилась серебренная инкрустация буквами древнего румильского алфавита: «Леголас, сын Трандуила».
– Пусть этот лук служит тебе не хуже прежнего, но мне бы очень хотелось,
чтобы ты нуждался в нем только на охоте.
– Благодарю, Галадриэль. И пусть Валар будут благосклонны к тебе.
* * *
И снова море звало, и теснились тревога и печаль в сердце, но теперь отчаянную решимость заменила спокойная уверенность – на сей раз он не ошибается. На причале в Альквалондэ с Леголасом прощались друзья. Когда–то их было девять, Хранителей Кольца, воды великого Андуина давно унесли в последний путь отважного Боромира, обрели покой в земле Шира неунывающие хоббиты Пин и Мерри, упокоился под сводами мраморной усыпальницы Минас–Тирита бесстрашный Арагорн, еще четверо Фродо, Сэм, Гендальф и Гимли радовались жизни на благословенных землях Амана. И только он один, Леголас сын Трандуила, последний из девяти все еще не нашел своего места под солнцем Арды. Но сейчас и его сомнения и метания были позади. Он возвращается в Эрин Ласгален, возвращается к отцу, к друзьям, к самому себе. И потому и хоть печальным, но светлым было для него это расставание.
– Фродо, Сэм, будьте счастливы. Спасибо вам за заботу. Ну куда же мне столько еды на дорогу, лодка не выдержит. Как пахнут ромашки! Я обязательно довезу их до дома, пусть напоминают мне о вас, о времени прожитом здесь.
– Гендальф, старина, не кори себя. Не ты ли говорил, что даже мудрым не дано все предвидеть. Ты присмотри тут за Гимли. Ладно? Ну не поминай меня лихом, а поминай меня в Лихолесье.
– Гимли, друг мой на все времена, вот и с тобой настало время расставаться. Поверь, мне будет очень недоставать тебя, сколько пройдено, сколько пережито вместе. Надеюсь, ты простишь, я затащил тебя сюда и бросил. Но зато перспектива постоянно видеть рядом несчастного эльфа тебе больше не грозит. Я увожу с собой подарок Галадриэль, тебе не надо больше выбирать между верностью дружбе или любви. Пусть твои чувства к ней приносят тебе лишь радость. Последним был Элронд. Они стояли молча глядя друг на друга, не находя слов. Непрошеное воспоминание кольнуло Леголаса в сердце – Трандуил на ступенях трона, скрестивший руки на груди, и он, Леголас, коленопреклоненный перед своим королем и отцом. Тогда тоже не было слов.
– Ну, улыбнись же, Леголас – Элронд слегка встряхнул его за плечи, – слишком часто я видел печаль и слезы в твоих глазах, но запомнить тебя хочу прежним, каким ты приезжал, бывало, к нам в Ривенделл, врываясь, словно весенний ветер, принося с собой свежесть лесных трав.
– Элронд, ты стал здесь для меня отцом, наставником, старшим другом. Благодарю тебя за все. Обещаю…
– Не надо, не надо ничего обещать, Леголас. Просто будь счастлив. Да светит тебе Элберет.
Вот и все. Последние объятия, пожелания, поцелуи. Леголас легко впрыгнул на корму, отвязал канат, поднял руку в прощальном приветствии. Захлопали расправляющиеся на ветру паруса. Медленно растаяли в тумане скалы Пелоров. И когда морская даль полностью поглотила берега благословенных западных земель, Леголас повернулся к востоку. Ветер забросил на лицо пряди волос, соленые брызги морской воды смешались на щеках со слезами.
Прощай, Валинор!
